«Обязательно кто-то из редакции находился в море»: интервью главреда последней рыбной газеты Мурмана – об ушедшей рыболовной эпохе

Как потомок греческого мореплавателя оказался в Арктике?

Мой отец – Сергей Георги, по национальности он грек, работал в «Мурмансельди» и «Тралфлоте», в котором стал одним из лучших капитанов. А интересно так всё это получилось. Перед войной отец окончил Одесскую среднюю мореходку, а затем водил штурманом баржи по Каспийскому морю – от Баку до персидского берега, откуда тоже шел ленд-лиз от союзников. После войны работал в одесском пароходстве на Черном море, а затем в 1947 году морякам – грекам по национальности закрыли визы. А где без виз в море ходить? На Севере! Рыбу ловить, не заходя в иностранные порты. И поехал мой отец в Мурманск. Жену привез из отпуска. Впрочем, моя мама родила меня в Одессе – в отпуске. Но свою жизнь, до переезда в 2000 году в Петрозаводск, я провел в Мурманске.

Как получилось, что к рыбацкой журналистике вы пришли окольными путями?

Почти все мои одноклассники пошли в Высшую мурманскую мореходку. Я – сын капитана, но меня к этой специальности не тянуло. Меня влекла литература, чему способствовал прекрасный учитель русского языка и литературы Ян Фельдштейн (в моей книге «Не вечен мир после дождя» ему посвящен ряд стихов). Поступал в военный Институт иностранных языков, но недобрал одного балла. Пошел на филфак Мурманского педагогического института, правда, его не окончил – посчитал скучным, забросил и отслужил в армии. В журналистике оказался через мурманское телевидение, затем работал фотокором в Коле.

Редактором «Рыбного Мурмана» я стал случайно. В 1983 году отправляют меня в Умбу – редактором газеты «Терский коммунист». В Умбе меня чуть председателем колхоза не выбрали на общем собрании – еле отбрыкался… А дальше у меня произошел конфликт с партийным руководством.

Терский берег – поморская колыбель в Кольском крае, ныне место депрессивное. В вашу бытность между местными колхозами и флотом случились занятные отношения.

Колхозы и тогда были убыточными. Прибыльное дело – это рыболовецкий флот. Но он – в Мурманске. Вот на экономическую поддержку терских колхозов партией давались океанские траулеры. Кому один, другим – два-три. И «колхозные траулеры» могли ловить рыбу бог знает где – в Северной Атлантике и у южного берега Африки. Терские на них не ходили, но львиную долю денег с улова получали их колхозы.

Председатель в Чаваньге Андрей Рейзвих, немец из Казахстана, сказал своим колхозникам: «Ребята, для того чтобы нормально существовать, как вы и жили веками, ремонтировать ваши дома, чтобы были открыты почта и магазин, летала к вам авиация, на колхоз нужно столько-то денег. Ежегодно я буду давать вам эти деньги. Но вы меня отпускаете в Мурманск, где я открываю фирму и обрабатываю улов – делаю слабосоленую рыбу. Пока есть такая лафа – наша квота на рыбу, а у нас корабли». Фирма процветала. Чаваньга продержалась еще лет пятнадцать.

В Варзуге председатель Святослав Калюжин рыбой заниматься не стал, а квоту продавал, пополняя бюджет колхоза. Потом открыл турбазы по берегу и в верховьях Варзуги, купил вертолеты – и начал работать с иностранцами: и рыбки полови, и на медведя сходи. Он и дорогу на Варзугу пробил; она его и погубила в июле 2010 года в аварии ближе к Умбе.

Также проводилась кооперация. В 1980 году приняли продовольственную программу, по которой каждое промышленное предприятие обязывали иметь свой сельскохозяйственный цех. Ловишь ты рыбу или гайки точишь, но подсобное хозяйство, чтобы давать работникам мясо или овощи, у тебя быть должно.

В «Севрыбе» – я, правда, не знаю, кто оказался таким умным, – решили: зачем нам на пустом месте создавать коровники и телятники, набирать людей и заготавливать корма? В «Севрыбу» входили рыболовецкие колхозы, через «Мурманский рыбакколхозсоюз»: «Ударник» (Минькино), «Энергия» (Ура-Губа) и «Териберка». Пусть терские предприятия заключают договоры на кооперацию с нашими колхозами, и на их основе мы помогаем им развивать животноводство и овощеводство. Пошло-поехало. Колхоз – коровник или телятник в аренду флоту, а тот нанимал терских животноводов, которые, по сути, остались на прежних местах. Флот закупал корма, концентраты, платил чуть больше. Для «Севрыбы» эти расходы были пушинками, хотя, когда подсчитали деньги, вышла приличная сумма.

Авантюра длилась 8 лет. В этой истории – чесали левое ухо правой рукой. И было всё это ни к чему. Вот «Мурманский морской рыбный порт» построил в Кузомени телятник, а вокруг села – ни травинки. Корма – завозить самолетом. Самих телят забивать в Кузомени нельзя – по закону нужно везти вживую на Мурманский мясокомбинат.

В Умбе вы не задержались. И началась ваша эпопея с «Рыбным Мурманом»?

После конфликта надо было куда-то перебираться. А куда? Позвонил знакомому по Коле Станиславу Дащинскому, ныне покойному, а тогда главреду «Рыбного Мурмана». Учредителем газеты была партия, но платили за нее наши рыбаки. Сверху сказали – надо значит надо, денег не считали. «Рыбный Мурман» был второй областной газетой. В общем, меня взяли корреспондентом в отдел промышленного рыболовства, а далее – ответственным секретарем. Потом я увольнялся, ходил на поморском коче на Шпицберген и в другие экспедиции. В 1994 году редактор – очередной – «Рыбного Мурмана» Анатолий Вилов умирает от онкологии. Сотрудники газеты избрали нового главного редактора – меня. На пике у нас было до 60 сотрудников. Весной 2000 года мне пришлось закрыть газету.

Сложно приходилось в советское время освещать рыбные дела на Мурмане?

Ты знаешь, часто мне говорят: «Вот, советская цензура». Да, цензоры Обллит сидели рядом с корректорской в типографии. И прежде чем отдавать в печать завтрашний номер газеты, его надо было им показать. Да, по их замечаниям что-то безоговорочно вырезалось. Нельзя было писать о количестве выброшенной за борт рыбы, которую траулер не смог обработать и сгноил. Было табу называть какие-то районы промысла и говорить о взаимодействии Северного флота с рыбаками. Но в остальном мы были свободны. Кто хотел, тот мог и писал о трудовых буднях рыбаков. Да и если говорить в общем, в стране уже в 1970–1980-е появилась прекрасная, душевная репортажная журналистика: Василий Песков, Татьяна Тэсс и другие.

Вторая половина 1980-х и начало 1990-х годов – удивительное время для нашей журналистики. Оно оказалось для нас тем расцветом, которого российская журналистика никогда не достигнет. В 1990 году вышел закон «О печати», он дал возможность писать свободно. На любую критику в газете власть, прокуратура, начальник флота должны были отвечать. За этим очень следили. Мы чувствовали, что мы четвертая власть. Потом, ближе к концу 1990-х, всё это сошло на нет.

Например, была такая тема, которой мы в «Рыбном Мурмане» раньше не касались, – невозвращенцы. Люди, которые во время рейса убежали за кордон. Вот заходит судно в канадский порт Сент-Джонс, и рыбак с увольнения на берег не возвращается – просит политического убежища. Бум невозвращенцев пришелся на рубеж 1980-х и 1990-х годов. Во время одного рейса с плавбазы бежали по 5–6–8 человек. ЧП! Почему? Что тогда творилось у нас? Пустые прилавки магазинов, обвал цен, голод. А у людей дети, семьи.

В 1991 году «Рыбный Мурман» сделал цикл статей о невозвращенцах – что они не «предатели», а люди, которые не имеют возможности легально покинуть страну. Закона о выезде и въезде не существовало. Если рыбак хочет жить не на Мурмане, а в Канаде, то почему он не может это сделать? По сегодняшним временам это даже слишком смело вышло.

Для журналистов у нас давно редкость работа «в поле». Про рыбацкое дело ваше издание писало из разных точек мира прямо с палубы. Как так получалось?

Обязательно кто-то из редакции «Рыбного Мурмана» находился в море. Толя Вилов ходил в Тихий океан через Панамский канал, когда в районе Перу вела добычу рыбы большая группа наших судов. И в Африканской зоне, и в Приантарктической наши корреспонденты поработали. Если командировка короткая, на 2–4 дня, то мы выходили в море пассажирами. Но если она продолжалась 2–4 месяца, то журналист нёс обязанности на судне, за что получал зарплату, как и все члены экипажа; хорошая, к слову, прибавка к зарплате в газете. Та же самая наша Нина Антонян, которая до сих пор пишет, правда, уже в «Мурманском вестнике», ходила в рейсы… буфетчицей. У нее есть прекрасные репортажи о нашем промысле в Атлантике рядом с Португалией и у африканского берега.

Но разделим 1980-е годы и 1990-е годы. В первом случае капитаны и экипажи были рады нашим корреспондентам на борту. Люди не стеснялись говорить о проблемах, которые есть у них и на судне. Другое дело 1990-е. Рыболовецкие флоты приватизировали. И предприятия не горели желанием раскрывать свои промысловые секреты и тем более проблемы. От звонков журналистов шарахались. И в море наших корреспондентов брать отказывались.

И вот «Рыбный Мурман» стал первым независимым изданием в Мурманской области.

Уже в декабре 1990-го мы перерегистрировались и стали независимой газетой. В стране творилось незнамо что, но время для творческих журналистов было отличное. Полная свобода писать. Хорошие, веселые времена. Люди, наши читатели, раскрылись. Они стали разносторонними, а не просто передовиками производства или частыми посетителями вытрезвителей. Вдруг оказалось, что в обществе множество цветов. Были нечестные банкиры, которых поддерживала областная администрация. Те же кооператоры, которых ругали, но они вычистили подвалы – рассадники болезней, открывая магазины в центре Мурманска. Всё это было настолько интересно и любопытно.

Начиналось всё, конечно, весьма оптимистично. Когда начались трудности?

Поначалу еще, когда Анатолий Вилов был главредом, казалось, что мы сможем остаться действительно независимой газетой и не будем слушать окриков со стороны. К нам шел поток рекламы, объем страниц мы увеличили в два раза – с 12 до 24. Заключили договор с норвежской рыбацкой газетой из Киркенеса и английской Fishing News; коллеги размещали нашу информацию и платили за это деньги. Под это Толя Вилов создал совместное предприятие с норвежцами. Тогда открыть валютный счет было ой как сложно, и с нами расплатились маленькими диктофонами с кассетами – посылочку передали через наших моряков. В ту пору в Мурманске у журналистов таких вещей не было ни у кого.

Затем в поисках денег мы стали приглашать в учредители газеты разные предприятия. Одно время – скажу для смеха – среди таковых числилась и овощная база Мурманска. Но время шло, наши предприятия и флоты становились всё более прижимистыми. И мозги у них четко работали: «А зачем нам ходить в учредителях “Рыбного Мурмана”, который нас критикует при первой возможности?» И повыходили из учредителей.

Полностью независимыми выходить у нас не получилось, дохода от рекламы не хватало. Реклама и распространение покрывали 30% расходов редакции. Так или иначе, объединение «Севрыба» взяло нас под свое крыло. Я, уже главред, пошел к Георгию Тишкову – руководителю «Севрыбы». Задаю ему вопрос: «Георгий Васильевич, тебе “Рыбный Мурман” нужен?» Подтверждает. Подумали, как нам выживать. Решили, что к очередному совету директоров «Севрыбы» я готовлю справку, сколько нам надо денег: на печать, содержание редакции, развитие компьютерного цеха и распространение. И совет постанавливал – дать нам столько-то денег. Но постановление носило рекомендательный характер. Кто не хочет нас финансировать, как «Тралфлот», тот и не финансирует. Да и, в общем-то, денег никто не давал. Судоверфь снабжала наших фотокорреспондентов ящичками для негативов. Другие выделяли на газету рыбу: «Сколько вам надо? На 50 миллионов? Забирайте завтра два вагона мойвы и продавайте». Пришлось создавать под это дело в газете коммерческий отдел. Я многое, правда, в разговоре опускаю – и вагоны с мойвой терялись, и еще всякое было.

Удалось войти в контакт с Кондопожским бумажным комбинатом. Мы ему отправляли свежемороженую столовую рыбу: треску, палтус, зубатку, камбалу. А нам по бартеру – газетную бумагу. И часть бумаги мы продавали своим коллегам из других газет Мурманска. Выгодное дело было. Так понемножку выживали в 1990-е. Зарплаты себе не повышали. В бюджетных газетах они всегда были выше, чем у наших корреспондентов.

В Мурманске ностальгируют по рыбопромышленной эпохе. Но если взять мемуары «Пожнешь судьбу» Леванова из «Севрыбхолодфлота», то к ее закату экипажи были раздуты, а траулеры выходили без проверок – за водку. Реформа флота происходила на ваших глазах.

Инспектору водку дали, а потом судно загорелось – это истории из 1990-х годов, уже после приватизации флотов. Что касается экипажей, то Альберт Леванов всё правильно сделал. Моряки «Севрыбхолодфлота» просили повышения зарплат. Леванов пригнал гребешколов («Скаллопер») и говорит: «Половина экипажа норвежцы, половина наши. Вы будете получать, как и норвежцы». И что же ты думаешь? Быстро уволились наши люди, не выдержали. А там – тяжелый, физический труд. Норвежцы и датчане пашут на 100–150%. Наши так не привыкли работать. И если иностранцы брали рыбу небольшими корабликами, используя меньше топлива и людских сил, то наши использовали огромадные суда: плавбазы, большие морозильные траулеры, автономные траулеры. Такие суда не вписывались в экономику 1990-х – затратные. От них надо было избавляться в первую очередь, а в экипажах оставлять тех, кто пахал и пахал.

В общем, в 1990-е мы оказались перед фактами. А – был нерентабельный флот. Б – люди не умели и не хотели работать по 18 часов в день, чтобы получить хорошие деньги, как норвежцы. У наших моряков даже мысли такой не было! Они вышли из советской эпохи – здесь поволынить, там – урвать. В итоге флота и рыбаков в Мурманске не стало.

Тот же Леванов понимал – у его «Севрыбхолодфлота» 100 кораблей. И это – нерентабельно. Нужно оставить 20–30 судов, переоборудовать рыбофабрики и работать дальше. Остальные – за бесценок на иголки в Индию. Держать старое судно у причала – затраты, ходить на нем в море – затраты. Но чтобы поступить с точки зрения бизнеса… Что такое – сократить экипажи 50–70 кораблей? Уволить тысячи моряков, многие из которых отходили в море по 20 лет, а до пенсии им осталось 2–3–5 годов. Людей, которые работали династиями. И молодежь, только из мореходки. Не у всех поднималась рука – взять и вычеркнуть их из флота.

И беда нашего флота и его руководителей: «Тралфлота», «Мурманрыбфлота», «Севрыбфлота», Беломорской базы и других. В советские времена они были прекрасными людьми: прошли школу от боцмана к руководящим должностям. В 1990-е им пришлось резать по живому – становиться плохими людьми для того, чтобы сохранить флот.

В последний год второго тысячелетия вам пришлось поставить точку в истории отраслевой газеты.

Объединения «Севрыба» в 2000 году практически не стало: произошла большая ссора между Георгием Тишковым, возглавлявшим его, и губернатором Мурманской области Юрием Евдокимовым. Последний, решив убрать Тишкова из руководства «Севрыбы», повлиял на его смещение. Осенью ОМОН захватил офис объединения в здании на Софьи Перовской, где ныне областная дума. «Севрыба» прекратила свое существование. Тишков не соглашался, два года судился.

Что до нас, то в 2000 году выбирали мэра Мурманска – Олега Найденова, губернатора на второй срок – Юрия Евдокимова, и президента России (им стал Путин). Я провел избирательные кампании в «Рыбном Мурмане». На выборах мэра и губернатора редакция заработала хорошие деньги. А дальше? Был вариант – сохранить «Рыбный Мурман», сделав его еженедельным приложением к городской газете «Вечерний Мурманск». Мы отдавали им всё – компьютеры, лучших людей, но мэр города Олег Найденов, нерешительный человек, меня подвел. Он боялся взять столь мощный коллектив, как наш, и получить окрик от властей области. И я понял, что не смогу организовать денежную подпитку газеты. Финансов от выборов хватило на то, чтобы всем сотрудникам – их осталось человек 18 – выплатить зарплату и уволить, предупредив об этом за два месяца. На зарплату себе, правда, денег не хватило. Выпустили в апреле последний номер и пошли всей редакцией в ресторан – выпить за «Рыбный Мурман».

Наша газета выходила с 1934 года. И мне, 13-му по счету редактору, пришлось ее закрывать. Наша история все-таки закончилась благополучно. Но в Петрозаводск я переехал, в общем-то, с обидой.

В последние годы вы перешли на более легкий жанр – сборники баек про море, рыбаков и вашу жизнь. На вас не обижаются?

На мои байки никто не обижается. Просят писать еще и еще. Но мне уже даже и не хочется, хотя есть о чем рассказать. Четвертый том я (в ноябре в Мурманске представили «Байки старого Мурманска 3.0»), конечно, выпустить постараюсь – если здоровья хватит. Ты знаешь, я хочу до конца лета дописать свой роман – большой и хороший. Он называется «Прощание славянки». Мое прощание с теми 1980-ми годами и началом 1990-х, о которых я готов взахлеб тебе рассказывать. Роман, конечно, о любви. Место действия – северо-запад России, Москва, создание Комитета по рыболовству, промысел у Южной Америки, Канада – бегство с плавбаз наших невозвращенцев. И конечно, Мурманск – кабинеты партийных властей и магазины. Этот период еще не договорен и не закрыт у нас.