Как я перестал бояться медведей

«Всех медведи съели»

Мои первые вылазки в Лапландии протекали так: море фантастических эмоций от познания чудной арктической природы – и тревожное осознание малоприятного факта, что среди тайги и тундры, в которых так всё красиво, есть еще кое-кто. Его имя – бурый медведь.

Июнь 2014 года. Я иду в свой первый поход с любимой женщиной в Хибины. Мы очарованы ночными облаками в полярный день и вообще всем-всем, кроме дождя. А сотрудник МЧС на базе «Куэльпорр» брякает между делом: «Да у нас мишка по кличке Фёдор неподалеку живет. Иногда на дорогу выйдет, кучу наложит». И мой сон в палатке сбит дурными мыслями, а днем глаза выискивают сосновую жердь под посох – подсознательно хочется иметь хоть какую-то «защиту» от зверя. Лосиные экскременты представляются медвежьими. Про эксперта Михаила Кречмара – зоолога, специалиста по медведям и писателя – мне неизвестно. Но вас двое – и жить можно.

Время идет. Начинаю соло-хождения с рюкзаком. В полярный день как-то безмятежно, и свежие следы «босого» не так напрягают, но с приходом темноты пробуждается давящая, иной раз лавкрафтовская тревога. Пример. Сказочно теплый сентябрь, безымянное плато на просторах полуострова Средний. Люди далеко – у берега моря. Красочный закат. Голая тундра. По которой – упс! – недавно погулял медведь: высосал чернику и присел на корточки. И что-то ставить палатку здесь нет желания. В голове фраза недавно подвозившего водителя Алексея: «Под Териберкой за лето дюжина грибников пропала – всех медведи съели!» И пока ты не обжился в регионе, такие басни и укрепляют страх перед мохнатым монстром.

Ужас и кровь в ущелье Маннепахк

Хибины, ущелье Маннепахк. Полярное предзимье 2017 года. Из затянувших небо кучевых облаков 15 октября мерзко падает мокрый снег. Осадки быстро покрывают таежную тропу. В горах безлюдно. Туристы на днях завершили пеший сезон, наследив на прощанье ботинками – отпечатки создают ложную иллюзию близости человека. А по пороше уже прошлись медведи – самка и ее детеныш. Свежие отпечатки их лап запутаны, и куда именно ушли звери – загадка.

Так впервые в жизни я оказываюсь один на один с медведями.

Темнеет быстро. Я нервно бегаю по тропе взад-вперед, решая, что же мне делать. Часах в трех хода лежит покинутое мною с утра, после ночевки у гостеприимного местного жителя Жени, поселение Имандра. Впереди по маршруту маячит сложный перевал Чорргор Северный, далее – база МЧС. Это часов 6–8 пути. Не вариант. Еще я с интересом посматривал на могучие сосны, обдумывая ночевку на одной из них. Холодало.

Телефон с трудом, но поймал сотовую связь: я, еще осваивающий Лапландию, решаю попросить мудрого совета. «Замерзнешь на дереве, дурак! Жги костер. Не бойся, не тронут медведи тебя, они уже сытые!» – ободрил меня абориген Хибиногорска и топ-блогер Андрей Мамай. Кажется, он только что вкусно поужинал в своей теплой квартире.

Незадолго до обострения медвежьего вопроса я заприметил стоянку и стопку дров под сосной – спасибо туристам! Несмотря на сырость и мои подрагивающие пальцы, костер вспыхивает мигом. И наступает ночь. Набираю валежника и усаживаюсь поближе к огню. Пугливо таращусь вокруг, пытаясь что-то разглядеть во мраке. В руке сжимаю тупой нож и сигнал охотника (патрон в кармане – вдруг еще выстрелит!). Время идет. Костер успокаивающе потрескивает. А затем выше по склону кто-то спускает камень. Мне жутковато.

Время тянется невыносимо долго. Утро кажется недосягаемым.

Проверяя время на телефоне, я удивленно замечаю – 2G ловит. В поисках решения проблемы залезаю в ныне заблокированную соцсеть и изливаю свою беду совершенно незнакомому мне главному редактору «Русского охотничьего журнала», писателю и зоологу Михаилу Кречмару, повидавшему сотни медведей. Удивительно, но спустя 25 минут он отвечает: «Не надо считать мишек терминаторами, которые беспрестанно едят людей, у них сейчас свои дела – лечь в берлогу. Им не до вас. Я думаю, что они уже далеко. Может, они вместе, а может, мелкий – отгоныш, а она его отгоняет».

Под мерцание костра начинается переписка. Кречмар разрушает спасительный стереотип среди туристов о силе огня: «Костер медведям параллелен. Все лето кругом что-то горит». И рекомендует: «Палатку ставьте, но чуть в стороне от турстоянки: на ней может быть много пищевых отходов. Если захотят сожрать – сожрут. Но хоть в относительном комфорте». Также он «разрешает» мне поесть – я голоден, но боюсь привлечь злого мишку: «Ешьте все, что хотите, – на сытый желудок все легче воспринимается. Не сжигайте только сегодня банки на костре». На прощанье мой собеседник добавляет: «И главное – не шугаться! Ложитесь. Спите спокойно – и завтра на маршрут. Я вам завидую, честно».

Набравшись храбрости, я подкидываю остатки дров в костер и ставлю палатку. Залезаю в спальник. Закручиваю в сигнал охотника шумовой патрон и кладу его рядом. Но сон не идет. Сквозь полудрему воображение рисует медвежью лапу, раздирающую тент. Встаю. Верчу в руках сигнал. На меня накатывает чувство уверенности и сонливость. А затем я, черт знает почему, оттягиваю предохранитель. Раздается грохот. В палатке дыра, лицо в пороховой гари, в ушах звенит, а фаланга одного пальца брызгает кровью. Надеюсь, медведю было страшно.

Утром я, не выспавшись, натягиваю мокрые ботинки и плетусь к перевалу Северный Чорргор. Тропа, утоптанная косолапыми, покидает тайгу и заводит на мрачную морену. Перевальное ущелье встречает свирепой метелью, морозом и сугробами. Я оглядываюсь назад, думаю о перспективах еще одной ночевки среди медведей и лезу вперед. К базе МЧС «Куэльпорр» я выхожу в порванных штанах, без термоса, мокрый и гордый.

С тех пор растаяло много зим. Я раз за разом возвращался в Хибины. Ставил свой лагерь вдали от туристов, приучая себя не бояться зверя. Уходил в малопосещаемые уголки гор, по 3–4 суток оказываясь в мире без людей. Научился хорошо и не очень спать в палатке. Судя по ряду признаков, несколько раз проходил в считаных шагах от затаившегося медведя. Но таких забавных историй, как та, что произошла со мной в урочище Маннепахк, больше, увы, не случается.

В дебрях Полуя: как пахнет любопытный медведь

Я давно живу в Мурманске. Знаю окрестные сопки лучше родившихся в городе соседей. В курсе, в каких урочищах активен медведь и что он – сообразительное существо, предпочитает шастать по тропам. Читаю помет животных. Верю в неведомых тварей тундролесья. Отправляюсь в походы и в полярную ночь – а почему бы и нет? Нахожу обглоданные мишкой кости лося. Покупаю фотоаппарат и мечтаю наделать кадров с бурым босяком. Уезжаю делать карьеру в Обдорск.

Сибирь. На берегах реки Полуй и ее однокоренных притоков медвежьи следы встречаются чаще человеческих. И, если говорить точнее, такая картина наблюдается выше хантыйского поселка Зелёный Яр. После него сотни километров глухомани: несколько кордонов заказников – «Полуйского» и «Верхнеполуйского», частное охотничье хозяйство, метеостанция, десятка два оленеводов. Буреломная тайга и бесконечные, непроходимые до зимы гиблые болота. Медведи.

В этих дебрях я – уже репортер «Красного Севера» – оказываюсь в 2021 году с партией Службы по охране биоресурсов ЯНАО. После финального июньского снегопада, натянув на себя зимние куртки, мы 6-го числа уходим по большой воде на двух катерах за 400 километров от Обдорска. Через несколько дней изнываем от 25-градусной жары и вставшего на крыло гнуса.

На заброске все, кроме меня, видят наглые морды медведей, поглядывающих из леса на шум моторов. Страхов по поводу человека зверь на Полуе не испытывает. Один косолапый, по словам инспекторов, по ночам выходит на пляж напротив усадьбы «Верхнеполуйского заказника» и делает свои медвежьи дела. При усадьбе есть вольер с интродуцированными кабанами, мишки через него перелезают и таскают визжащих вепрей. «Далеко от кордонов не ходи!» – остерегают меня; да я и так умный – по лекциям Кречмара на YouTube. Несколько лет назад на соседнем охотхозяйстве сгинул сторож – ушел по грибы. Больше его не видели.

День за днем я выхожу на фотоохоту. Терзает гнус. Но на медведя мне категорически не везет. Командировка подходит к концу, но кроме подборок свежих, весьма здоровых когтистых следов возле кордонов я ничего не снял. Кабаны, орланы, бобры – это не то.

В один из дней отправляемся в одно глухое место – Пос-Полуй. Уровень воды падает, в черных водах Глубокого Полуя полно топляка – маршрут сложен. Налетаем на дерево, но добираемся до Пос-Полуя – когда-то фактории для каслающих оленеводов и базы отдыха Салехардского авиаотряда. От всего великолепия к XXI веку уцелеет одна изба. В ней устроят самый дальний кордон заказника, после чего она исчезнет в пламени. Подозревают, что избу спалили надымские браконьеры, наведывавшиеся зимой в тайгу по лося. В общем, добро пожаловать на руины.

Территория бывшей фактории отличается каким-то уж очень уютным лесом. На ламбине высиживают кладку лебеди. Пока я залипаю на съемках пейзажа, большой босс заказника Антон Саенко ведет себя как-то нервно. Впервые за командировку меня торопит, теребит ружье – единственное на троих инспекторов. И только когда мы отчаливаем, он выдает: «Ты что, не чувствовал, как медведь из-за деревьев вонял, как немытая псина?» И тут я вспоминаю странный запах среди леса. Его эпицентр залег от нас в считаных метрах.

Ночью, по-северному светлой, к балку кордона наведался мишка. Собака во дворе заголосила и замолкла, удрав. Утром перед дверью обнаруживаем отпечатки здоровых лап. То был медведь с Пос-Полуя. Видно, скучает зверь. А может, мы пахнем вкусно.

Люди, которым везет на медведя

Медведи – это весьма странные соседи для человека на Крайнем Севере. Они бродят практически повсюду, а самые наглые лезут в города. Но подчас человек десятилетиями живет в каком-то богом и чертом забытом поселке среди тундролесья, как Туманный, а зверь так и не попадается ему на глаза. «Сколько десятилетий за рыбой хожу – ни одного медведя вблизи не видел. Лодки они нам драли, домики разоряли, но на глаза не лезли», – говорит разменявший пятый десяток Коля Зырянин. Но приезжие туристы – какая удача! – сталкиваются с бурым.

Июнь в разгаре. Виктор Дубицкий и Анна Шишкина из Ижевска отправляются на долгожданный маршрут из поселения Дальние Зеленцы. Они идут на запад, в сторону брошенного рыбацкого становища Гаврилово. Местная жительница предупреждает пару – там обитает огромный медведь. Для отпугивания Виктор несет шумовой сигнал охотника и перцовый баллончик от хулиганов; последнюю штуку Кречмар не считает средством самообороны.

«К урочищу Гаврилово подошли на второй день, к обеду, по дороге видели следы медведя, но не слишком свежие», – начинает Виктор. Вскоре появляется и свежий помет. Ребята подходят к кладбищу и… «Я посмотрел в его сторону – нам оставалось пройти 150 метров, хотел показать его жене. И увидел движение среди редких могильных крестов и оградок. Медведь, необычайно светлый и, казалось, небольшой, спокойно ходил по тундре, выискивая, видимо, прошлогоднюю шикшу. Вид у него был, в нашей интерпретации, добродушный», – продолжает мой собеседник. Туристы замирают на месте: разглядывают и снимают особь. «Особого страха не было. Скорее было чувство резкого возбуждения и радости при потенциально опасном, но красивом явлении, как, например, удар молнии или гигантская штормовая волна», – оценивает бесплатный природный аттракцион Виктор.

Походники решают не пугать бурого, но в итоге он их замечает. После чего убегает галопом. Виктор вспоминает: «Отбежав еще на сотню метров, медведь посмотрел на нас, успокоился и стал двигаться по большой дуге вокруг нас шагом, не торопясь». Виктор Дубицкий и раньше наблюдал косолапых в своих походах, в отличие от меня, ему в этом явно везет: «Один раз я медведя видел на плато Путорана, в негустом тумане. Он убежал метров на сто и наблюдал за нашей группой. После встречи мы вместо обычных 2 километров за переход дружно прошли аж 4,5 километра». Осенью и я добираюсь до урочища Гаврилово. Несокрушимые гранитные пахты ласкает соленый прибой. Кричат чайки. По обсушке эстуария ручья, впадающего в бухту Гавриловская, недавно прошел медведь. Я снова разминулся со зверем.

Один в тундре – как я отругал зверя

Осень. Нечастый турист доходит пешком в октябре до губы Ярнышная. Но восторга от этого я не испытываю. Начались сумерки. Подгоняемые ветром мощные кучевые облака, готовые вот-вот зарядить ливнем, затягивают небо. Палатки у меня нет, точнее, есть, но в облегченном и ныне бесполезном варианте – без тента. Прогноз от NRK на 7–8-е числа давал мороз и снег, но не дожди. Найденная на берегу фьорда рыбацкая хижина светится дырками в крыше, а идти в Дальние Зеленцы в поисках ночевки среди руин и турбаз для богачей не хочется из принципа.

Я вдыхаю тревожный воздух обсушки – запах Баренцева моря. Смотрю под ноги – илистое дно залива после отлива истоптано медведями; насчитываю следы трех особей. Прикидываю в голове шансы дойти до одного из балков, разбросанных по тундрам Мурмана. Где-то на востоке, километрах в 10–15, в стороне реки Кордайок есть домики. А окрестности реки славны количеством медведя, кормящегося морем. Я еще раз смотрю на небо, принимаю первые капли дождя, вздыхаю и быстрее иду вдоль отвесных пахт. Наступает ночь.

Часы тьмы – самое паршивое время для туристических передвижений. Под покровом ночи бродят мохнатые, и ведут себя они в эти часы наглее, чем днем. Поучительная книга Михаила Кречмара «Мохнатый бог, шалун, убийца» лежит на столе у меня дома. «Медведя развелось – уйма. И не бьют его охотники, все меньше таких умельцев. Зря ты безоружный в тундру идешь», – рассуждал водитель грузовика, подбросивший меня днем. И еще это время духов, а мы, малочисленные жители Севера, народ суеверный.

Я иду, не делая перерывов. Час за часом. Проваливаюсь на болотах, продираюсь среди ивняка, взбираюсь на кручи, падаю на отсыревшем ягеле. Где-то сбоку маячат большие озера (явры). Прибрежные скалы зловеще ниспадают в воду. Хлещет ливень. Мрачно. Тревога и предчувствие чего-то дурного нарастают. Периодически я свищу в свисток – единственное средство от косолапых, которое я ныне беру в походы. Нож болтается где-то в кармане.

Проходит часа четыре. Время приближается к 22 часам. Я прыгаю по кочкам на заболоченных берегах Каллиоюрканнеярва. Неподалеку от озера на луч моего мощного фонаря Armytek блеснул огонек. «В домике кто-то уже есть?» – проносится мысль. Огонек задрожал и двинулся навстречу мне. Неужели рыболов с фонариком? Я свистнул. Но в ответ – подозрительная тишина. Затем огонек раздвоился. «Любопытный песец, олень?» – возбужденно гадаю я. В темноте смутно угадываются контуры большого зверя. И он, хотя и делая полукруг, явно и с интересом сокращает дистанцию между нами.

«Курва! Иди отсюда!» – по-хамски здороваюсь я с чудищем. И, вопреки всем правилам поведения при встрече с дикими животными, разворачиваюсь и иду прочь, опасливо оглядываясь на теряющиеся в ночи глаза. Спустя полчаса отыскиваю заветный балок: околевшими пальцами распахиваю дверь и топлю печь. Жадно ем и пью. И только растянувшись в спальнике, принимаюсь анализировать ситуацию.
Через несколько дней, насытившись шумом прибоя и картинами обезлюдевших рыбацких становищ, я отправляюсь обратно. В монотонной тундре срывается снег. Пробирает до костей ветер. Красуются кучки переваренных медведями ягод. Дикие там места.

Как перестать замечать медведя?

Близость «мохнатого бога, шалуна и убийцы», как прозвал зверя Михаил Кречмар (рекомендую его книгу), пожив подольше на Севере, предугадываешь шестым чувством. Тайга. Я барахтаюсь на лыжах по тяжелому майскому снегу – мне надо до любимой избы. В рюкзаке роскошная книга охотника Владимира Гордиенко о медведях – «Камчатка». На носу романтическая ночевка у печи. И как-то нехорошо на душе. И дело не в пасмурности. А в том, что скоро я найду след вставшего из берлоги зверя. Разминулись.

Июнь. Я брожу вдоль Цигкъявра. Весна – снег по низинам сошел, пригревает солнце, желтеет травка и синеет лед на озере. Красиво, особенно когда у тебя зима подходит к концу в мае. Но что-то нервно. Присаживаюсь на скамейку – рядом кипит талой водой Цигкъярвйок. Но чай не лезет. Я знаю – кто-то рядом. Через полчаса на скованном льдом болоте, на ягеле, вижу отпечаток молодого медведя. Ретируюсь к поселку Туманный. Встречаю легендарного Вову «Туриста» Левинсона – ему за 70 лет, за спиной огромный рюкзак, в голове громадные планы на рыбалку и недели в одиночестве. «Туристу» новость не нравится. Через день этот человек пьет себе горячий чай в березовом лесу у Копшинъярва, зачем-то оборачивается – на него с интересом взирает тот самый мохнатый шалун.

За годы моей угасающей молодости в Лапландии медведь стал чем-то рутинно паршивым.

Хибины, июль 2024 года, на слабовыраженной тропке к перевалу Нефелиновый лежит теплая зеленая кучка. Зеленая – ягоде рано, мишка кушает травку. Особь, услышав меня, юркнула в густой окрестный березняк. Задаю себе риторический вопрос: «Сколько человек задрал зверь в Хибинах за последние десятилетия?» Помогает. Иду на перевал – туристы проходят его, кажется, раз в год. Но понимание, что кто-то станет первым, – оно не отпускает. Каждый год в Сибири медведь давит туристов и охотников. По подсчетам Кречмара, от зверя ежегодно гибнет 30–80 человек. Официальной статистики нет – государству это не интересно.

И, говоря по правде, от бесконечных походов в одиночку – летом, зимой, осенью, блужданий по темноте – когда-то настороженные эмоции притупились. Сырость, болота, хронические болезни, проблемы с изношенной экипировкой, которую теперь ношу (дорогая), пока не развалится, – всё это выматывает. Накопительный эффект. И почему-то вид старой саамской могилы в покрытой туманом Лопарской долине Тульйока тревожит меня больше, чем явно обитающий здесь косолапый. Ну медведь. Ну плохо. А вот долина – заколдованная.

Из смешного. Я спускаюсь, спроваженный на поиски избы, которая «где-то там», в явно не туристическое ущелье левого притока Пельйока. На речной террасе среди разреженной тайги глазом фиксирую здоровый бурый силуэт. Беру свисток. Зверь удирает. «Ура! Такого медведя спугнул!» – ликую я. Быстро работаю фотоаппаратом. Увеличиваю кадры и… Зверь-то бурый, но ноги длинные да рога на голове. Впрочем, если посчитать, сколько в ближайшие дни отшельничества я вижу медвежьего помета, на ведро хватит.
В завершение. Я знаю людей, которые, наслаждаясь любимым делом в тундролесье – рыбалкой, не готовы ночевать на лоне природы в одиночестве из-за медвежьего фактора. Знакомый супербродяга ходит маршруты на сотни километров – Дмитрий Арбузов, он заваливается на ночь в спальнике под елкой, и плевать ему на косолапого.

И если сравнить все негативные эмоции от соседства с медведями с прочими угрозами в дикой природе, то скажу так: самые нервные моменты моей походной практики связаны не с мохнатыми гигантами, а с клещом на Алтае. Я его вытаскиваю из своего тела, меня прошибает холодный пот, и неделю-другую гадаю – заразил он меня или нет? И с волками. Хакасия, ночь, топаешь по степи до деревни Топанов километр за километром и знаешь – волки вот в том лесочке, овец караулят, на тебя смотрят. Вот это – самое паршивое ощущение, честное слово.