«Здесь, на Севере, бедности намного меньше»: как живут школы-интернаты Заполярья

«Здесь, на Севере, бедности намного меньше»: как живут школы-интернаты Заполярья - детальное изображение

Ямало-Ненецкий автономный округ – один из самых отдаленных и изолированных районов Севера, куда, впрочем, неизменно едут люди. Остаются, создают семьи. Тут – своя северная школа, которая живет в собственном ритме и по своим законам. Поговорили об особенностях заполярного образования с куратором программы «Учитель для России» Александром Шуваловым.

Край географии

В Ямало-Ненецкий автономный округ преподаватель Александр Шувалов переехал из Калужской области, где он долгое время работал в небольшой школе. До того он жил в Санкт-Петербурге, а переехал туда из Ханты-Мансийского автономного округа, где родился и жил в крохотном городе Лангепасе. Это стандартный маршрут миграции человека с Севера.

«Я особо не думал о сфере образования – окончил школу, уехал в Санкт-Петербург, поступил на философский. Начал столичную жизнь», – вспоминает Александр. В университете он увлекся работой в благотворительной организации, а затем, на педагогической практике последних курсов, – работой в образовании. В итоге он стал социальным педагогом, а несколько лет назад присоединился к программе «Учитель для России», в рамках которой люди проходят педагогическую переподготовку и отправляются преподавать в отдаленные школы страны.

Александр не думал, что снова будет жить на Севере. Он помнил свой регион как благополучный, «сытый», но изолированный. «С одной стороны, когда я пришел работать в школу в центральной части России и узнал, что там дети платят за еду, – испытал шок. С другой, кругозор мой и любого человека из Санкт-Петербурга был несопоставим, – говорит педагог. – У меня просто были не очень хорошие ассоциации с местом, откуда я приехал. Но, взрослея, начинаешь по-другому воспринимать мысль о возвращении на Север».

Перед тем как согласиться на возвращение на малую родину, пусть и в соседний регион, Александр съездил в ЯНАО. «Я был в школах Нижегородской области и недоумевал, почему люди там так бедно живут. Здесь, на Севере, бедности намного меньше – тут ей не сквозит. Понятно, что есть семьи разного достатка, но ситуация в целом другая», – рассказывает Александр.

Когда преподавателю рассказали, что работать нужно будет в школе-интернате на 1600 человек (40% из которых – дети кочевников) посреди тундры, он уже не думал: «Мне было очень интересно посмотреть, как это работает».

Как устроены школы-интернаты

Часть коренного населения ЯНАО, как и некоторых других северных регионов, продолжает вести традиционный образ жизни: существует благодаря тундре и оленям, а ночует в чумах. Но дети из таких семей учатся не в собственных семьях (полноценное обучение в тундре представить сложно), а в школах-интернатах, которые связаны с цивилизацией.

Такие школы появились в СССР в 1930-х годах, и сначала кочевников не заставляли отдавать туда детей, но в начале 1960-х забирать детей в интернаты стали без оглядки на мнение родителей. Подобные заведения создавались и в других странах с кочующим местным населением, например, в Канаде и США. И дело не в климате – школы-интернаты есть в Австралии, где аборигены также отказываются жить на одном месте и ведут кочевой образ жизни.

В ЯНАО школ-интернатов больше 30. Обычно детей кочевников в них около 40% от общего состава учащихся, остальные – «поселковые», то есть местные дети. Они не живут в специализированных зданиях и по сути ходят в обычную школу с единственной особенностью – кроме них в ней учатся ребята, которые находятся вдали от родителей 7 месяцев в году. Все дети отправляются в школу в сентябре, а заканчивают обучение в апреле – в это время через места, где находятся интернаты, проходят кочевники и забирают детей с собой.

«На Ямале есть такая шутка: “Кто такие русские? Все, кроме ненцев”, – говорит Александр. – Ненцы есть тундровые и поселковые, кочующие и оседлые. Свои названия есть для хантов, селькупов, коми – они всегда жили рядом. Еще для татар. А все остальные – русские, даже если с Кавказа».

Ненцы от «русских» детей всех национальностей отличаются, замечает Александр, не сильно. Возможно, они спокойнее остальных. Но адаптироваться в школе ребенку, до этого всю жизнь кочевавшему в тундре, гораздо сложнее. «Во-первых, дети редко говорят по-русски, но это понятно. Другое дело, что они никогда не спали в кроватях, не пользовались замками, пуговицами, – рассказывает Александр. – Столько людей они видели в одном месте, может быть, только на День оленевода».

Большая часть 1-го класса для «кочевых» детей уходит на адаптацию и изучение языка. Раньше существовали нулевые классы – в них с детьми работали учительницы-ненки, которые хорошо понимали, что именно происходит с детьми, и помогали адаптироваться. Несколько лет назад нулевые классы исчезли – Александр не знает почему, хотя считает, что они были важным для ненецких детей этапом адаптации к среде «русских».

В школе, где работает Александр, «поселковых» и «тундровых» детей делят по классам. Это не повсеместная практика, а решение местной администрации. Сам он считает, что это зря: «Это как в мигрантских классах – язык там не выучить, только если все не приехали из разных стран. Тогда придется. Или с классами отличников и двоечников так. Попав в сильный класс, двоечник не ухудшит успеваемость отличников, а свою – может, и улучшит».
Тем не менее к 7-му классу «тундровые» дети все равно становятся билингвами, но вопрос успеваемости и культурной адаптации остается. «Учительница биологии вела урок и предложила детям игру в ассоциации. Один ребенок вышел к доске, повернулся спиной, другие дети должны были подсказать ему слово, которое он спиной не видит, – вспоминает Александр. – Учительница написала “чума”. Дети подсказывают: “Место, в котором мы живем”. То есть про чум говорят. А это уже 6-й класс, наверное».

При этом некоторые ненецкие дети – те, чьи семьи живут в поселке, – наоборот, узнают в школе больше о своей культуре и языке. Происходит это благодаря предметам «родной язык» и «родная литература». В российских школах они появились несколько лет назад, и жители центральных регионов долго возмущались и не понимали, зачем они нужны. В регионах, где велик процент коренного населения, эти уроки помогают сохранять местную культуру. В этом году для местных школ выпустили еще и учебник «История и культура Ямала».

Актировки, суициды и взаимопомощь

Разделение детей на тех, кто может уйти домой и остается в интернате, так или иначе присутствует. Например, «тундровые» продолжают ходить в школу даже во время актировок – специфического северного учебного режима, во время которого занятия в школе прекращаются. Например, в ХМАО одиннадцатиклассники перестают ходить в школу в -43 с ветром, а семиклассники не ходят уже в -40. «Некоторые здания интерната находятся даже дальше от школы, чем жилые дома, – размышляет Александр, – но интернатовские дети ходят, а “поселковые” – нет». Возможно, это связано с тем, что организовать дистанционное обучение или даже виртуальную раздачу домашних заданий среди детей, у большинства из которых есть только телефоны, сложно.

Хотя школы-интернаты нельзя во всем сравнивать с детскими домами, Александр настаивает: все это «режимные» учреждения, в которых дети живут большую часть года без родителей и близких взрослых. Даже если воспитатели становятся для детей понятными, важными людьми, они постоянно меняются. В итоге каких-то привязанностей у детей не появляется. «Это влияет на то, насколько близко и доверительно дети общаются между собой, с другими людьми», – говорит Александр.

У куратора «Учителя для России» в ЯНАО – три проблемных задачи. Во-первых, нужно обучить учителей, если те не знают специфики работы на Севере, не вытягивают уровень. Во-вторых, организовать внеурочную деятельность. Например, пока учительница литературы не создала театральный кружок, в поселке вообще не знали, что такое театр. В-третьих, нужно работать как психолог. И это самое сложное.

«Здесь, как во многих школах-интернатах, много ранних беременностей и суицидов, – говорит Александр. – Это не афишируется, но все на таких местах про это знают».

Это не та проблема, на которую закрывают глаза. Просто люди не знают, как с этим работать и что делать. Александр пересказывает сюжет из исследований антрополога Елены Лярской, исследовательницы Ямала и, в частности, местных школ. Отвечая на вопрос о том, какие люди должны работать в регионе, местная учительница ответила: «Здесь могут жить и работать те, кто умеет оказывать помощь и эту помощь принимать».

Все в достатке

Люди не боятся ехать на Ямал – это регион с самым высоким уровнем трудовой миграции. Как ни странно, и специалистов образовательной сферы здесь больше. В регионе нет кадрового голода, а зарплаты учителей значительно выше, чем в центральных регионах России.

Александр рассказывает, что во многом на его решение поехать на Север повлияло то, что «уровень качества местной бюрократии тут выше». По мнению куратора «Учителя для России», среди местных чиновников не распространено местничество, а в управлении образования, администрациях школ, окружных департаментах сидят люди, которые дают инициативным педагогам больше возможностей и места для реализации.

На вопрос: «В чем это выражается?» – Александр приводит пример с питанием: даже если у семьи есть некие проблемы, ребенок минимум дважды поест в школе. «Я социальный педагог, и для меня это важно. Бывает и обратное. В целом тут все хотят что-то делать, замотивированы. Думаю, в силу исторических и климатических условий региона здесь нет варианта “ничего не делать”».

Куда дальше

«У ребят, “тундровых” и “поселковых”, разные финансовые возможности, образовательные треки. Но они все видят перед собой мало примеров возможных путей работы и жизни, – рассказывает куратор “Учителя для России”. – Тут есть мясокомбинат, сфера услуг, магазины, почта. Есть оленеводы, учителя, врачи и чиновники. Для некоторых детей существуют еще “Газпром”, НОВАТЭК и “Роснефть”, где работают родители. А больше ничего нет».

После школы часть детей идет в техникумы, кто-то сразу возвращается в тундру. Если выпускник хочет поступить в университет, придется переезжать: в последние годы на Ямале закрыли все филиалы университетов и местные вузы, поэтому получить высшее образование в регионе невозможно. Как правило, одиннадцатиклассники сдают экзамены и уезжают в другие «нефтяные» регионы – Тюмень, Казань, Уфу, – где учатся на нефтегазовых направлениях. Иногда они возвращаются домой: «Зарплата хорошая, работы хватит всем».

25.02.2023 Анастасия Никушина