Туманный – вялотекущее выживание посреди тундры и снега
Воркута, Туманный, Сеймчан, Ягодное, Провидения – ставшие нарицательными имена городов и поселков, возникших на волне индустриализации Севера и потерявшие большую часть населения. «Люди Севера» отправились в путешествие в Туманный, одно из самых депрессивных мест Мурманской области. И попытались понять – как живёт этот, зачастую изолированный от мира поселок в руинах, при дефиците всего – от еды до теплой погоды?
Одинокий автобус посреди ледяной тундры
За окнами автобуса час за часом торжествует тьма. Свет фар накрывает покрытые почти по самые макушки снегом танцующие березы, оскалившиеся валуны и угадывающиеся по своей ровной симметрии озёра. На 49-м километре Серебрянской трассы мелькает скопище лачуг – дачи у Канентъявра; давным-давно неподалеку располагалась база оленеводов. И вновь вокруг белое безмолвие. Колючая поземка переходит в низовую метель, а водитель Николай всё чаще таранит заносы на дороге. Мороз – минус 30 градусов. Встречных машин нет.
Рейс едет в Туманный – самый досягаемый из отдаленных посёлков в Лапландии. От мурманского вокзала до него 140 километров – по асфальту до развилки на Териберку, а затем по грунтовке. Не так и далеко по меркам Арктики? Но зимой дорогу закрывают на 32-м километре из-за метелей и заносов. Окна в Туманный – и из него, порой люди ждут неделю. Или ещё больше.
«Нормально у нас жить! Тебе понравится. Маловато, правда, народа осталось. Раньше веселее было. Но женщину себе найдешь, но чуток постарше, мадам этак лет за сорок», – ободряет меня дедушка-сосед, возвращавшийся от врачей из Колы. В салоне кутались в куртки с десяток пассажиров. Предыдущий «тумановский» автобус – новенький «китаец», — ждал ремонта после смертельного ДТП из-за таксиста-лихача. Я на него в тот злополучный вечер опоздал.
Автобус ныряет в пробитый шнеками тоннель – урез снега местами находился на уровне двух метров. По замороженной грунтовке ехать удивительно быстро. Затем конечная. Я выхожу из автобуса. Горло сдавливает мороз. Через дорогу от остановки в февральской ночи угадываются руины пятиэтажек. Согнутые порывами ветра пассажиры – старики и старушки с ворохами авосек – разбредаются во мраке. После мазутного смрада Мурманска воздух поражает своей чистотой. На сугробах спят собаки. Тишина.
Днём я обзавелся в Туманном 2-комнатной квартирой, в единственном магазине мне попытались продать полкило сахара за 120 рублей – таких цен я не видел даже на факториях Ямала. Сходил через Цигкъявр (озеро Туманное у русских) на лыжах в метель на мелкосопочный хребет Пэрчорр. Через неделю желание пожить посреди тундры в глуши Мурманской области закончилось. Соседи выставляли свой мусор под дверь. Он вонял.
Умершие дома и вымирающие люди
Когда-то в Туманном обитало порядка 2000 человек, но к 2024 году осталось меньше двухсот. Впрочем, дело не в количестве народа – мне вполне по себе и на стоянке каслающих оленеводов и в крошечной хакаской деревне. Обилия людей я в принципе не люблю.
«В Туманном сегодня оказываются по работе, ради любви к рыбалке или бедолаги, у которых нет своего угла», – обронил старожил посёлка Михаил, осевший в нём 45 лет назад и вполне довольный своей жизнью, сотканной из поездок по хвосты, охоты и семейного счастья. Своего жилья за годы в Лапландии я так и не купил, а рыбу не ловил.
Находиться в Туманном ныне, мягко говоря, тоскливо. В посёлке доминируют безобразные руины, на фоне которых люди теряются – разваливающиеся или недавно покинутые пятиэтажки, с зачем-то разгромленными квартирами; смысла выдирать унитазы я не постиг. Из девяти домов, построенных из добротного кильдинского кирпича – я сломал сверло перфоратора, пристраивая карниз – тумановцы съехались в три дома, стоящие бок о бок: №8, 9 и 10 – закуток жизни, с летящими из фасадов кирпичами. Горсть людей оставалась в доме на отшибе, в № 4. Возвращаясь в ночи из тундры, я наблюдал в нём 2-3 огонька. Последних из его могикан неторопливо переселяют: из как-то обжитых квартир они перетаскивают мебель в халупы. Рассказывают: «Приехали работать, получили квартиру. Через стенку никто не жил, окон у «соседей» не было. Зимой мерзли страшно». Да и на заре депрессии пятиэтажка пользовалась «холодной» славой.
Квартира с видом на кладбище, её мне дали на время, обладала, как сообщили в ЖЭКе, «лучшим унитазом в свободном соцжилье». На её стенах – терпимые обои. Щербатый пол залит слоями краски – вид ремонта. В штормы на голову падает штукатурка. Потолок туалета чернеет грибком и с него весело капает. Из мебели: плита и разломанный шкаф. Чтобы привести в чувства квартирку требовалось несколько моих месячных зарплат – метеоролога. Я не стал. И зажиточные люди, бросив якорь в посёлке, часто годами обходились без уюта.
Посёлок старел. Юные лица на улице относились к экзотическим видам. А та молодёжь, что ещё оставалась, готовилась уехать после 9-го класса «в город» – доучиваться, работать, или покидать область. Небогатые родители, чаявшие карьеры своим отпрыскам, хватались за переработки и залезали в банковское ярмо: «Муж умер. Дочку мы с бабушкой вытянули, на овсянке годами жили. Слава богу! – теперь у неё будущее есть, она выучилась в вузе и живёт не в Туманке. Тут только спиваться! Хотя воздух у нас очень чистый». Или вот такое: «Ещё годик с женой протянем на двух работах и свалим в Мурманск, ребёнка на ноги ставить».
По большому счету Туманный не смотрел в будущее. Квартиры не приватизировали – кто их купит? Но и в переселение – за счёт чьих-то налогов, люди тоже едва верили, хотя по традиции кто-то и питался слухами. Для многих посёлок оказался мышеловкой. Особенно, для женщин и больных стариков. «Муж в море ходил, в Дальних Зеленцах работал. Рыбак, охотник, нравилось ему. Умер. А я куда? На переезд не накопила. Доживаю как-то. Хорошо, дети есть – в городе: приезжают», – поделилась одна женщина с грустными глазами.
Были среди осевших в посёлке и вполне счастливые тумановцы – они не планировали переезжать. Вольница в тундре, рыбалка, лодки, собаки, укромные домики-балки и забота друг о друге стали их миром. Некоторые мужчины даже не ездили в отпуск. Другие – меньшинство, оставались ради неплохих зарплат на ГЭС и в части. Кто-то бесплатно брал к себе в машину пожилых, чтобы те закупились в Мурманске. Отдать ключи от квартиры незнакомому туристу и уехать в тундру по делам, для других – обычное дело. Но…
«Золотая эра» Туманного пришлась на 1970-1980 годы. Старожилы припоминают, что квартир на всех не хватало. Царил бум ГЭС и коммунисты избрали в жертву чудную долину Кордайока в 5 километрах на запад от нынешнего поселка. Строительство каскада ГЭС превратило реку в зловещее Серебрянское водохранилище, впоследствии поглотившее десятки зазевавшихся или пьяных рыболовов. На право саамов жить на своей земле, как и на утрату полярной природы, никто внимания не обратил. О таких материях в стране не думают. Мурманские журналисты спустя десятилетия сформулировали – «аборигенам пришлось потесниться». В области оказался переизбыток электроэнергии. Ставить АЭС было разумнее. Но партия сказала – план. И пришлые с юга хлынули за северным рублем и льготами. По иронии судьбы далеко не всем из них деньги принесли счастье. Но так на берегу Цигкъяврйока и появился посёлок; впрочем, тумановцы лопарское имя реки не знают.
«Вот при СССР у нас автобусы в Мурманск несколько раз на день ходили – все битком забитые. Не то, что сейчас – четыре рейса в неделю!», – ностальгируют старожилы.
Советский Союз остался в прошлом. Часы Туманного затикали. Первыми покинули пятиэтажки семьи военных (и они имелись). Собрали вещи те, кто осел зачем-то в посёлке после стройки. Энергетики с энтузиазмом обзаводились 6-комнатными квартирами, пробивая стены. Но что-то пошло не так. На градообразующей ГЭС с приходом москвичей с усердием внедрили вахтовый метод, да и сотни рук на предприятии не требовались. Модернизация. Кого-то переселили в Мурмаши. Навсегда закрылась больница, из которой сварливые пенсионеры годами выживали доносами врачей. В школе перестали учить после 9-го класса. Из четырех магазинов торговал один, самый дорогой. Дотации. Занавес.
«За то, что мы выживаем в Туманном, нам должны платить! Нам льготы положены, да и северный коэффициент 1.7 маловат. Нас переселять обязаны в город!» – слышал я.
Метеостанция, сбор дикоросов и смерть от алкоголя
Найти интересную работу в посёлке на берегу порожистого Цигкъяврйока – сложная задачка. Градообразующее предприятие ГЭС что-то платит, но специалистам. Местных без технических знаний набирают в охрану. Второй вариант – бюджетники: администрация, дворники, тракторист, ЖЭК, школа, очистные. Тоска (если ты не руководитель с зарплатой и квартирой в городе). Ещё в Туманном с 1967 года стоит озёрная метеостанция Гидромета, точнее – её остатки: дальние посты с избами давно закрыты. Её метеорологи даже наблюдали погоду в Баренцбурге, на норвежском Свальбарде. На метеостанции годами не хватало техников, а среди тумановцев – хватало безработных. Гидромет готов учить человека с нуля. Но проблема в том, что, как признала одна соискательница: «Да у вас думать надо, а я не умею». Кому-то и зарплата в 42 тысячи казалась неприличной.
Когда я усталый шёл к ночи после смены, то проходил мимо пожарной части. Её штат получал деньги за…. Если без иронии, то на ЧП пожарники не выезжали месяцами – летом тундролесье раз за разом страшно выгорало, но то было зоной «Авиалесохраны». В Туманном отряд чистил снег и исправно мыл два экипажа. На реставрацию части ушли приличные миллионы. И я конечно рад, что в посёлке годами обходилось без возгораний.
Летом тумановцы в поисках денег растекались – одни пешком, другие на квадроциклах, по тундролесью – за дикоросами. Хамис из магазина и другие оптовики скупали ягоду по тарифу «почти даром»: черника – 200 рублей, морошка – 500 рублей за килограмм (бывало и меньше). В Мурманске урожай шел в разы дороже. Сборщики устраивали пожары – от брошенных сигарет и искр от техники к северу от Цигкъявра погибло 100 гектаров тундры. На зарево поселковые взирали равнодушно; единицы прокомментировали в соцсетях: «Раньше всем миром тундру тушили». Обуздать огонь приехали – за 300 километров, измученные бесконечными командировками пожарные из коми-саамского села Ловозеро.
«Зачем живу? Делишки в тундре», – как-то лаконично сформулировал свой образ жизни один знакомый. Аборигены из посёлка ставили где-то по дальним озёрам и рекам сети на гольца, кумжу, палию, или просто подрабатывали на забросках, строительстве укромных домиков. Впрочем, нынешнее браконьерство было бледной копией того, что творилось при СССР и в 1990-е. Тогда пришлые в промышленном размахе выбивали оленей – не диких, а домашних, чьих-то. А лицензии на зверя – про них и не думали. Стреляли, всё что бегало.
И конечно, в Туманном изрядно пьют. Водка в магазине – 500 рублей, как и самогонка у своих бизнесменов. Заливались огненной водой далеко не все. Но пьющая часть бросалась в глаза и резала слух воплями. За лето 2024 года от алкоголя погибло два человека – скончалась женщина и водитель. Последний перепил на берегу Цигкъяврйока, скатился в плёс и утонул на мелководье, едва ли осознавая весь трагический комизм происходящего. Место, где его последний раз видели в живых, продолжают использовать для алко-пикников. И я там выпил.
Бесконечная зима
Зима в Туманном тянется долго. К концу мая давно раскисший и непроходимый на лыжах снег так надоедает, что я беру лопату и раскапываю березовую рощу у метеостанции, бросая дары зимы на бетонную дорожку. Там они быстро тают – солнце пригревает. То, что окружает меня в Туманном, я называю «веник-тундра». Среди бесконечного белого саванна где-то как веники, торчат веточки березы. Сосна – экзотика, каждую я обнял на радостях. Впрочем, когда в июне расцвела весна, растопив снег и разбудив медведей, леса «подросли» на метр-два и кое-где оказались вполне так романтическими. Гнус ел нещадно, но я привык.
Ещё весной выяснилось – берега красавицы Цигкъяврйока загажены. В речку бросали даже холодильники. «У нас тихий и уютный посёлочек. Приезжайте!», – звенела в голове фраза. Тем временем всю зиму в посёлке злились на бесконечные полчища пузатых городских снегоходчиков – те добирались выпить водки на рыбалке и бросали мусор прямо на улицах.
Самое тягостное в Туманном – поездки в Мурманск. Экскурсия в магазин навела на размышления – как поселковые пенсионеры ещё не умерли с голода? Цены – раза в два выше, чем в городе. Чек без подробностей. «Ну и пивка наш сынок вчера попил, на 5000 рублей вышло», – вздохнула одна жительница. Я оставил за килограмм картошки, лука, пакет молока, два хлеба, соль и чуток сахара рублей 700. И забыл дорогу в лавку. Раз или два в месяц я ездил на автобусе в Мурманск, обливаясь потом под двумя рюкзаками (на 85 и 120 литров) между «Светофором», «Океем», пунктами выдачи и библиотекой. На конечной в Туманном, видя это дело, меня не раз подвозили до дома местные или вахтовики. Сухое молоко, картошка, лук и морковь, просроченный на две недели творог, залежалый бекон, яйца, и зелень – как деликатес, лепешки вместо хлеба – как-то так.
В мае 45-километровая грунтовка от посёлка до нулевого километра (поворот на Териберку) превратилась в месиво из грязи и камней. Даже виртуоз-водитель, как Николай, тратил на отрезок почти два часа; молодой шофёр как-то тянул до Мурманска все 5 часов. Зад к концу маршрута нестерпимо болел, а от качки болела голова. Дорожники ровняли трасу абы как.
«Нам нужен асфальт и заправка!», – звучит в посёлке. Новые мосты через Эйнч и Мартимъяврйок, с автоподъездами, дразнили народ. Но асфальт до Туманного? Кажется это мечта коррупционера. Да и если он появится, к этому времени посёлок сильнее обезлюдит; се ля ви. Укладывать в тундру миллионы логично, существуй ещё помимо Туманного, рыболовные становища рядом: Гаврилово, Дальние Зеленцы, Рында. Но они призраки.
Впрочем, дело не в дальней дороге. Визит в Мурманск – пример: есть не только руины, халупы, дефицит еды и лекарств, «веник-тундра», перекрытая на неделю трасса, утонувшие алкоголики и безнадежность. Есть что-то более интересное, чем «консервная банка» по имени Туманный. «Люблю Туманку с рождения! Братан, но грустно от происходящего: вымирает она. Сам бы в Мурманск свалил. Но там у меня нет квартиры, а здесь семья», – посетовал знакомый. Когда-то он бегал на лыжах, тягал гантели, а сегодня – раздобрев, работал на полторы ставки на ГЭС и порой по вечерам неторопливо пил пиво.
«Туманный – это дыра, зачем тебе туда?» – смеялся ещё накануне моего переезда коллега М. в Мурманске. Я часто вертел в голове его реплику, ища оправдания своему нахождению в посёлке. «Вялотекущее выживание», – деликатно выразился путешественник и писатель Дмитрий Арбузов, посетивший мимоходом по жаре посёлок и убежавший в тундру.
Скорбь октября пришла стремительно. Листья берёз умерли. Руины Туманного смотрелись всё мрачнее. В честь визита студенческой медиа-группы из Ижевска в посёлке срочно прибрались. Говорили на камеру единицы. Затем наступило очередное промозглое утро. Семь часов. Ливневый дождь. Я перепрыгиваю через лужи – к автобусу. Затаскиваю один, второй рюкзак, лыжи. Вялотекущее выживание подошло к концу. Кола встретила морозом и солнцем.
По некоторым причинам автор не может позволить себе раскрыть имена ряда героев повествования.
